После Победы

В прошлом году Нобелевскую премию по литературе получила Светлана Алексиевич. Белорусская писательница с украинскими корнями еще в 1983 году перевернула представление многих о Второй мировой войне, и очень хорошо, что хоть «нобелевка» заставила снова о ней заговорить, а некоторых – впервые о ней услышать.

Книгу Алексиевич «У войны не женское лицо» советские цензоры обвиняли в «пацифизме, натурализме и развенчании героического образа советской женщины». Все дело в том, что это был едва ли не первый случай, когда участников (а если говорить именно об этой книге, то скорее участниц) той войны изображали не искусственными героями, возведенными в абсолют, а живыми людьми, у которых были и страх, и похоть, и сомнения, и физиологические потребности. Чтобы написать эту книгу, Алексиевич общалась с сотнями женщин по всей территории бывшего СССР и записывала их исповеди.

В наше время эту книгу уже можно найти без сокращений и цензуры. Кроме прочего, в ней описано, как расправлялся Сталин с теми, кого должен был награждать. Приведем здесь лишь два ярких отрывка: 

***

У нас была одна ночь. Всего одна ночь. На следующий день за ним пришли, постучали в дверь утром. Он курил и ждал, уже знал, что придут. Мне рассказывал мало… Не успел… Прошел он Румынию, Чехию, награды привез, а возвращался в страхе. Его уже допрашивали, уже было две госпроверки. Поставили клеймо – находился в плену. В первые недели войны… Под Смоленском попал в плен, а обязан был застрелиться. Он хотел, я знаю, он хотел… У них патроны быстро кончились, не то что воевать, застрелиться было нечем. Его ранило в ногу, он раненый попал в плен. На его глазах комиссар разбил себе голову камнем… Последний патрон дал осечку… На его глазах… Советский офицер в плен не сдается, у нас нет пленных, у нас есть предатели. Так говорил товарищ Сталин, он от родного сына отказался, который был в плену. Мой муж… Мой… Следователи ему кричали: “Почему живой? Почему живой остался?”. Из плена он бежал… Бежал в лес к украинским партизанам, когда освободили Украину, попросился на фронт. В Чехии встретил день Победы. Представили к награде…У нас была одна ночь… Если бы я знала… Я еще хотела родить, девочку хотела…Утром его увели… Подняли с постели… Я села за стол на кухне и ждала, когда проснется наш сын. Сыну исполнилось одиннадцать лет. Я знала, что он проснется и спросит, первое, о чем он спросит: “Где наш папка?”. Что я ему отвечу? Как объяснить соседям? Маме? Муж вернулся через семь лет…Мы ждали его с сыном четыре года с войны, а после Победы еще семь лет с Колымы.

***

А мы вместе с мужем работали в подполье. Вдвоем. Это мужественный, честный человек. Я понимаю, что на него донос… Клевета… “Нет, – говорю, – мой муж не может быть предателем. Я верю ему. Он – настоящий коммунист”. Его следователь… Он как заорет на меня: “Молчать, французская проститутка! Молчать!”. Жил в оккупации, попал в плен, увезли в Германию, сидел в фашистском концлагере – ко всем было подозрение. Один вопрос: как живой остался? Почему не погиб? Даже мертвые были под подозрением… И они тоже… И во внимание не брали, что мы боролись, всем жертвовали ради победы. Победили… Народ победил! А Сталин все равно народу не доверял. Вот так нас отблагодарила родина. За нашу любовь, за нашу кровь…Я ходила… Писала во все инстанции. Мужа освободили через полгода. Ему сломали одно ребро, отбили почку… Фашисты, когда он попал к ним в тюрьму, разбили ему голову, сломали руку, он там поседел, а в сорок пятом в энкаведе его окончательно сделали инвалидом».

***

Чем больше времени проходит с той войны, тем больше пафоса в речах чиновников. Тренд последних лет для депутатов всех мастей: обязательно запостить в Фейсбуке, как они раз в году навестили какого-нибудь из оставшихся ветеранов и вручили ему проднабор – обязательно в партийном пакетике. Фото – прилагаются, ведь ходить без пресс-службы по таким событиям – моветон.

Для кого они постят все эти одинаковые фотоотчеты – непонятно. Фейсбучную молодежь этим уже не затронешь, они не понимают – чему, собственно, радоваться: Советский Союз, а уж тем более – Сталин, за которого воевали деды – далек от них, да и теплых чувств уж точно не вызывают. Более того – СССР ассоциируется с Россией, с которой мы на сегодняшний день воюем. Да и тяжело радоваться Дню Победы над фашизмом, когда соседи-россияне все больше к этому фашизму приближаются, причем не на словах, а на деле, вот же они – под боком, где победа-то?

Подобное отношение – отстраненности и недопонимания – у молодого поколения сложилось неслучайно. Годами все эти торжественные шествия и шаблонные выступления были направлены не на нее, а на электорат. Тот самый электорат, который цеплял на машины георгиевские ленточки, но не читал Алексиевич. Ну, или читал, но, в унисон с советскими цензорами, требовал «не развенчивать героического образа» (да-да, сотни таких комментариев до сих пор можно увидеть на любом литературном форуме, где обсуждают эту книгу).

Причем, развенчивать им не хотелось скорее даже не культ «героической женщины», а культ советских вождей, благодаря рудиментам которого наше общество раскалывается до сих пор. И хоть культ самого Сталина развенчали уже давно, но на Вторую Мировую мы по сей день продолжаем описывать его риторикой: будто не замечая, что множество героев, которые вернулись с этой войны, были репрессированы руководством той же страны, за которую они боролись. Упоминать это было просто невыгодно, на этом не пропиаришься. Пиариться удобней с позитивом и под фанфары, а не со скорбью и сожалением. Ничего личного, просто политика.

Ветеранам (настоящим, а не тем, кто горел в советских танках еще до рождения) на сегодняшний день уже от 90 и выше. Что нам останется, когда последние из них уйдут? Чему мы будем радоваться в День Победы, так и не научившись скорбеть, не осознав, что Вторая Мировая – это масштабная трагедия, а не Великое Торжество? Трагедия, которая продолжалась еще долго после того дня, который принято считать победным.

Евгения Бродская